Какой-такой павлын-мавлын?
Когда я думаю, что я такой дурак именно от того, что я такой умный, мне становится много легче... Совершенно подростковое качество! Единственное, что может спасти убитого горем алкоголика - это слэш Байрон/Шелли.
Я по этому пейрингу в 12 лет уже свунился.

Death
Death is here, and death is there
Death is busy everywhere,
All around, within, beneath,
Above is death - and we are death.
Death has set his mark and seal
On all we are and all we feel,
On all we know and all we fear,
First our pleasures die - and then
Our hopes, and then our fears - and when
These are dead, the debt is due,
Dust claims dust - and we die too.
All things that we love and cherish,
Like ourselves, must fade and perish;
Such is our rude mortal lot -
Love itself would, did they not.


Death
Death is here, and death is there
Death is busy everywhere,
All around, within, beneath,
Above is death - and we are death.
Death has set his mark and seal
On all we are and all we feel,
On all we know and all we fear,
First our pleasures die - and then
Our hopes, and then our fears - and when
These are dead, the debt is due,
Dust claims dust - and we die too.
All things that we love and cherish,
Like ourselves, must fade and perish;
Such is our rude mortal lot -
Love itself would, did they not.
Весна, которую я проводил в Сибири была полна какой-то вялой суетливости. Я чудовищно устал раз и навсегда уже много лет назад и теперь, когда это чувство стало для меня привычным, я в полной мере познал и забвение, и гробовой унылый покой. Целыми днями я бродил по извилистым судебным коридорам в обществе зловонных старух или хищных молодых стряпчих, их монотонная болтовня окутывала меня удушающей паутиной. Время шло, удачный исход дела медленно приближался, а потому ночами я спал спокойнее могильной плиты.
Между тем на дайриках всех занимал обычный и бестолковый флуд. Энергичные москвички писали что-то про любовь, вечеринки и наряды, но их восторги не заражали меня и я холодно замыкался в себе. В сеть я выходил все реже, а когда появлялся наконец в дневнике, саван мрачной иронии и ядовитые миазмы сарказма окутывали меня и всякий виртуальный житель невольно отворачивался и спешил прочь. И я оставался один в своем скорбном бесчувствии.
ну что же...к сожалению не могу предложить даже салфетки, сама ночью все извела на Эквилибриум. Остался только бактерицидный пластырь
Я бродил по берегу озера, кутаясь в плащ, так как, несмотря на то, что вечер был теплым, меня бил озноб, и обещал себе, в качестве вознаграждения за эту пытку, трубку… или даже две. В самом деле, я терплю уже достаточно долго, чтобы доказать всем сомневающимся, что меня тянет к опию не пагубная зависимость, а просто желание забыться. Я уже видел себя, одурманенного, в покойном кресле на самом высоком балконе. Вокруг меня будет пылать закат – раскаленная медь и зеленоватое золото, бирюза и сапфир, яркие краски и металлические оттенки, огромные облака странных и чудовищных форм и пронзающие их лучи солнца, и этот нестерпимый, головокружительный, едкий запах весны (должно быть, именно так пахла aqua toffana), но меня он не будет волновать и тревожить, потому что я буду медленно истаивать и растворяться в подступающем с озера тумане…(С)
К врачу я не обращался, собственное медицинское образование и так давно разъедало меня изнутри; смутно слышимый голос внутри головы бубнил и повизгивал, мне чудились названия каких-то препаратов: " дзин...дзин...стелазин, бам...бам...фенозепам", но я не предавал этому значения. Единственое, что я предпринимал для улучшения здоровья и настроения было бытовое пьянство и редкие вечерние прогулки по серому,глянцевому, от земли до неба застекленному микрорайону.
Однажды я брел по замусоренному асфальту, прихлебывая из пластиковой емкости теплое кисловатое пиво, мутно озираясь по сторонам и наступая на хвосты соседских кошек. Смог липко обнимал город, солнце село, но фанари и фары еще не зажглись, и в зябкой влажной тишине свободно разливалось беловатое молоко вечера. Бензин в лужах плыл психоделическими узорами и тощие взъерошенные воробьи осторожно шевелили его растрепанными крыльями. Я чувствовал умиротворение; покой и безразличие не были такими тягостными, как всегда, и даже нотка светлой грусти прорывалась сквозь обычную сухую какафонию мыслей.
Дело в том, что, когда позднее попытался вернуться к своим размышлениям, а точнее, к предвкушению ожидающего меня удовольствия, то вдруг осознал с небывалой ясностью, что мои мечтания были, черт побери, типичными мечтаниями опиомана. Станет ли, в самом деле, здоровый человек с такой маниакальной страстью обдумывать на протяжении целого часа, как он накурится какого-то зелья и что с ним после этого будет, любовно вызывая в памяти все тончайшие оттенки пережитых когда-то ощущений? Так выходит, Полидори был прав, когда пугал меня пагубной зависимостью?
Только этого мне не хватало.
Вернувшись домой, я немедленно сжег в камине до последней крошки все имеющиеся у меня запасы опия (а, надо сказать, этой дряни у меня имелось много, так как моему приятелю Милашке вздумалось устроить в моем доме своего рода хранилище под тем предлогом, что его спутник пытался запретить ему курить эту отраву и последовательно уничтожал все, что находил среди его вещей). Коварный внутренний голос умолял меня не горячиться и оставить немного порошка на крайний случай, но я ему не внял и более того – для придания пущего масштаба сему аутодафе сломал и отправил вслед за опием в огонь свои курительные трубки.
И вдруг вблизи яростно взвизнгули тормоза. Я словно очнулся и подняв голову обнаружил себя стоящим на самом краю открытого канализационного люка. В двух шагах выше по улице остановился золотисто-лиловый пежо с дурацким зайчиком под лобовым стеклом. В глубине машины я заметил лишь силуэт, напомнивший мне изящные рисунки Бердслея и уже в следующий миг машина рванулась прочь. В этот момент я понял, что беда не напрасно обошла меня стороной, что с этой минуты я что-то должен своей судьбе.
Вернувшись домой, я сгреб в кучу пустые пивные бутылки, окурки, обрывки старых договоров, заляпаные DVD-диски, и спихав все это в пару цветастых пластиковых пакетов, уволок в мусорный контейнер. Затем, расположившись на корточках у прикроватного зеркала, я долго и мучительно скреб безопасной бритвой трехдневную щетину. Из нафталиновых глубин гардероба я вытянул костюм от Гуччи из коричневой кожи, и к черной нейлоновой рубашке подобрал сапфирово-синий шейный платок. В этот момент в дверь позвонили. Сердце глухо стукнуло. Кто бы это мог быть? Я глянул в дверной глазок, на пороге стояла собственной персоной моя супруга с аляповатой дорожной сумкой в руках, а в ее ярко накрашенных губах шевелилась червеобразная дамская сигарета. Принесло родимую!
Только этого мне не хватало.
Весь следующий день я чувствовал себя разбитым и только к вечеру пришел в себя. Сидеть в четырех стенах я более не мог и вновь отправился в бесцельные блуждания по тропинкам вдоль берега – на сей раз не по принуждению, а по собственной воле.
(С)
Моя семейная жизнь не была ни сплошным медовым месяцем, ни затянувшимся ночным кошмаром. Я сомневаюсь, была ли она вообще. Я пытаюсь вспомнить мотивы, побудившие меня вступить в этот брак, пытаюсь понять те кармические причины, кои направляли меня в гости к уважаемой теще, в цветочный киоск за очередным букетом, в гастроном за замороженным семейным ужином, но память словно затягивает в водоворот, увлекает и выбрасывает к другим берегам. И я вспоминаю отпуска, проведенные в одиночестве на белейших сияющих склонах, азартные крики бордистов, свист ветра в ушах и веер снега, взмывающий из под наклонного борта. Когда-то очень давно я был силен и молод, я был смел и честен, и я вступил в этот брак. И поэтому сейчас, распахнув входную дверь я радостно произнес:"Здравствуй, дорогая!".
Вялые объятья, рассказы о Египте, исполненный ответственно и монотонно семейный долг - я прошел все эти ступени и передо мной открылась свободная, тихая, звездная глубина летней ночи. Я почти бежал по направлению к набережной, слушая стук своих шагов и латиноамериканскую музыку вдали.
мужеская проза)))
Поднявшись на возвышение недостроенной дамбы, я медленно и самозабвенно заглянул в серые глаза реки. Они манили меня, звали, тихо покачивая лодками-ресницами, подмигивали огоньками далеких теплоходов. Прижав к груди осколок гранита , я шагнул вперед, но неведомая сила толкнула меня и я рухнул бессильно головой на восток, поднимая в воздух шуршащее облако цементной пыли. Когда я пришел в себя, глазам моим открылось чарующее зрелище: на первый взгляд мне показалось, что передо мной девушка - длинные пряди светлых волос шелковисто блестели, тонкое лица были еще обаятельнее от мягкой улыбки, расстегнутый ворот открывал плавную линию шеи. Онемевший и очарованный я вглядывался в полузнакомые черты и вспомнил розовый пижо, и изящный профиль за автомобильным стеклом. Тогда я понял, что за мной пришел тот ангел, который хотел меня забрать еще днем, и я совсем не сопротивлялся, когда ангел воровато озираясь потащил меня за ноги ко входу в бар "Блиндаж". "Блять!" - сказал ангел и ударил ногой в закрытую дверь. Она медленно и плавно отворилась...
брутальный ангелочег))
Был я тогда молод и не очень умен - свежеиспеченный легат из Вест Пойнта, один из Ангелов Господа, личной охраны Воплощенного Пророка. При рождении мать посвятила меня Церкви, а когда мне исполнилось восемнадцать, дядя Абсолом, старший мирской цензор, припал к стопам Совета Старейшин, дабы они рекомендовали меня в военное училище.
Вест Пойнт меня вполне устраивал. Конечно, я, также как и мои однокурсники, ворчал на военную службу, но уж если говорить честно, мне нравилась монашеская жизнь - подъем в пять, два часа молитв и размышлений, потом лекции и занятия разнообразными военными дисциплинами: стратегией, теологией, психологией толпы, основами чудес. После обеда мы практиковались в стрельбе и укрепляли тело упражнениями. Я не был в числе лучших кадетов и не надеялся стать Ангелом Господа, хотя и мечтал об этом. Но у меня всегда были отличные отметки за послушание и неплохие по практическим дисциплинам. И меня выбрали. Я был почти греховно горд. Еще бы, попасть в самый святой из всех полков Пророка, в котором даже рядовые были в ранге офицеров и которым командовал Разящий Меч Пророка - Маршал Войск. В день, когда я получил блестящий щит и копье, положенные Ангелу, я поклялся готовиться к принятию сана, как только достигну звания капитана, которое позволяло на это надеяться.
allbooks.com.ua/read_book.php?file_path=books/1...
Savva , так он вас ждет в качестве приветствия уже три дня у меня на скамейке)))