воскресенье, 27 апреля 2008
Тщетно, художник, ты мнишь,
что творений своих ты создатель”.
А. К. Толстой К.
Г. Юнг (Юнг, Нойманн, 1996, с.17), пишет о том, что существуют два типа литературных произведений, вне зависимости от того проза это или поэзия, которые ведут себя по отношению к автору по-разному. Первый тип “полностью подчинен” автору. Это произведение полностью идентично цели автора, его материал в руках автора пластичен. Эти произведения обычно отличаются особой законченностью и завершенностью, особой гармоничной архитектоникой. Они прозрачны, эстетически оформлены. Они однослойны, замкнуты на своей форме, на себе как уроборос, поэтому холодны и рассудочны. Они – результат работы сознания, поэтому вряд ли могут стать неожиданным откровением, как для самого автора, так и для читателя.
читать дальшеНо есть произведения другого рода, которые выходят из-под пера автора абсолютно законченными. Кажется, что сам автор не приложил к ним ни мысли, ни творческого вдохновения. Творение магическим образом воплотилось в строчки, автор только расколдовал художественную плоть. “Эти произведения, - пишет Юнг, - очевидно, овладели автором; его рукой водят, а перо пишет нечто, на что смотрит с нескрываемым удивлением” (там же, с. 17).
При этом произведение ведет себя как строптивое живое существо. Ему невозможно навязать авторский замысел. Оно несет свою собственную форму, свои собственные художественные средства. Сознанию, сознательному мышлению в этом случае остается только стоять в стороне и с удивлением наблюдать как бурный поток мыслей и образов, о которых оно не имело представления, захлестывает воображение автора. Это странный, чужой, чужеродный материал. Что же остается делать автору?
“В пику самому себе автор вынужден признать, что это говорит его собственное Я, его собственная внутренняя природа открывает себя и произносит вещи, которые никогда не были у него на языке. Он только может подчиниться этому явно чуждому внутреннему импульсу и следовать туда, куда он ведет, ощущая, что его произведение больше его самого и обладает силой ему не принадлежащей, силой ему не подвластной. Тут автор уже не идентичен процессу творения; он осознает, что подчинен работе и является не ее руководителем, а как бы вторым лицом; или как будто другая личность попала вместе с ним в магический круг чуждой воли” (там же, с. 17).
Поэт должен знать, что на творческом пути он может встретиться с этой Фатой Морганой, этой великой и удивительной иллюзией: вы не властелин, а всего лишь раб творческого материала, находящегося в бессознательном, “творческого импульса, поднимающегося из бессознательного”. К.Г. Юнг (там же, с.19), далее пишет: “исследования показывают, что существует огромное количество способов, которыми бессознательное не только влияет на сознание, но и полностью им управляет”.
Высказывания великих писателей и поэтов, ставших свидетелем проявления этой странной силы, подтверждают выводы Юнга. Невозможность не писать – давно известна великим творцам. Они вынуждены подчиняться этой страсти в любое время и при любых обстоятельствах зачастую в ущерб своему здоровью и счастью. Но и художники меньшего масштаба также оставили много свидетельств того, что они часто творили, “не ведая, что творят”, и как творят. “И, право, - писал Гончаров, - много явилось бессознательно; подле меня кто-то невидимо сидел и говорил мне, что писать” (цит. по: Гончаренко, 1991, с. 242-263).
Произведение прорастает через поэта как растение, по образному выражению Юнга, питаясь его соками: “Мы не ошибемся, пожалуй, если будем рассматривать творческий процесс как живое существо, имплантированное в творческую психику. На языке аналитической психологии это живое существо является автономным комплексом (курсив – К. Ю.)” (там же, с.20).
Если этот “отколовшийся кусок психики” (К.Г. Юнг), живущий своей собственной жизнью, силен настолько, что полностью подчиняет себе волю поэта, “сдавшийся с самого начала” поэт, оказавшийся во власти “сверхавторитета” (К.Г. Юнг) не настолько сильно ощущает эту зависимость. Эго, находящееся в подчинении, - безмолвствует.
Но, если автор не готов к встрече с “сверхличным”, если поток образов и языковых форм застиг его врасплох, то ощущение присутствия “чужого” будет особенно ярким.
В результате мы приходим к выводу, что если мы и наблюдаем произведения первого типа по Юнгу, если поэт демонстрирует явно сознательный стиль работы, то это – или “субъективная иллюзия поэта” или это не поэзия вообще, а стихоплетство. Настоящее произведение “должно обладать символикой, выходящей за пределы его сознания” (там же, с. 21). “Возможность указать пальцем на символ” даже при невозможности его разгадать – признак настоящего произведения искусства при всей его зачастую дисгармоничности.
По своему интерпретирует это явление французский философ Мишель Фуко (Фуко, 1996, с.12), давая характеристику этой функции, которую он называет, “функция-автор”. Она “является результатом сложной операции, которая конструирует некое разумное существо, которое и называют автором. Несомненно, этому разумному существу пытаются придать статус реальности: это в индивиде, мол, находится некая “глубинная” инстанция, “творческая” сила, некий “проект”, изначальное место письма.
Вдохновение, несущее яркое и целостное понимание образов и идей, не смотря на то, что эти образы и идеи были совершенно неизвестны художнику до момента озарения, появляется внезапно. Загадочность этого процесса и привела поэтов к первоначальному предположению, что им идеи ниспосланы богами, а сознание безмолвствовало.
Отто Ранк (Ранк, 1997, с. 117-132) пишет о том, что “связь с бессознательным выступает еще яснее, при создании отдельных произведений. Тот факт, что концепция художественного произведения и связанное с этим состояние душевного подъема исходит не из сознания, подтверждается всеми без исключения, кто имел возможность сделать какие-либо относящиеся сюда наблюдения”.
Поэт ныряет в глубины бессознательного или бессознательное само затягивает его в свои пучины, где бурлит творческий процесс. Но Н.А. Бердяев (Бердяев, 1991, с. 54) пишет о процессе творчества, сомневаясь в области его локализации: “Я чувствовал погруженность в бессознательное лоно, в нижнюю бездну, но еще более чувствовал притяжение верхней бездны трансцендентного”.